Из воспоминаний фронтовой медсестры

В Дмитриевском краеведческом музее хранятся дневники участницы Великой Отечественной войны, старшего сержанта медицинской службы Веры Григорьевны Минаковой (Музалевой).

Рассказывает Наталья Трушинева, научный сотрудник музея:

— В них медсестра описывает работу в госпитале 4319 65-й армии с 8 мая 1943 года по 26 октября 1945 года.
Особенно памятен для Веры Григорьевны был случай, о котором она помнила всю жизнь: «В июне-августе 1943 года мне пришлось вместе с Аней Шориной работать в нейрохирургическом отделении, которое размещалось в плетеном хворостом сарае – клуне, а операционная и перевязочная были развернуты в школе. Во всю длину сарая были сделаны нары, на них размещалось около 80 раненых (по двое на нарах). Рядом с сараем стояла походная палатка для раненых на 25 мест. Дежурили сутками, выполняли все врачебные назначения…
Мне запомнился раненый летчик Маркин-Вяльцев. У него было тяжелое ранение черепа с переломом основания. Врачи Козлов и Воробьев объяснили нам, что с таким ранением находиться в сознании – это редкость. Он очень ругался, проклиная войну и немцев. Однажды меня позвал в палату раненый и сказал, что «старик» Маркин-Вяльцев очень ругается. Стариком он назвал его потому, что у того была борода и внешне он выглядел старше своего возраста. Я подошла к нему и спросила: «Отец, почему ты ругаешься?». Отцом назвала, потому что к раненым нас учили обращаться ласково, учитывая возраст — «отец, братишка, дорогой, родной». Летчик сказал, что не ругается, а лежавшие в этой же палате танкисты подтвердили это.
На следующий день во время обхода я вновь назвала Маркина-Вяльцева отцом. Доктор попросил меня принести историю болезни летчика. Когда я увидела год его рождения, заплакала — он был всего лишь на четыре года старше меня.
После обхода я подошла к раненому и сказала: «Миша, давай сбреем бороду, а то санитары называют тебя дедом, а я назвала отцом». Но он ответил, что не надо, так как он поспорил с командиром, у кого после войны будет длиннее борода.
Однажды он мне сказал: «Вера, сидеть бы тебе дома и есть манную кашу, а придется увидеть многое, чего ты не должна видеть. У меня есть сестра Клара, такая же, как ты». Михаил попросил достать из его вещей альбом и показал мне фотографии семьи. Я не заметила, как фотографии его и сестры выпали из альбома, нашла их позже.
После операции Миша потерял сознание и вскоре умер.
Через несколько дней к нам из штаба пришел писарь, сказал, что пришло письмо от матери Маркина-Вяльцева, она просит, чтобы ей написала медсестра отделения, где лежал ее сын. Я написала письмо его маме, вложила в него фотографии, которые были обронены, описала все наши с ним разговоры.
Она прислала мне очень теплое письмо. Мы с ней переписывалась всю войну и после войны до самой ее смерти. Письма её всегда были ласковыми, она делилась в них и радостями своими, и печалями, в конце писала: «Спокойной ночи, милая девочка, мой молоденький друг. Да сохранит тебя судьба на радость твоей маме».
Родители Михаила приезжали на могилу сына в Расстрыгино, останавливались у моей тёти в г. Дмитриеве.
В 1970 году, в год 25-летия Победы, я встретилась с Евгенией Алексеевной, она была уже слепая. Она мне сказала: «Помню тебя такой, какая ты на фото, что ты мне прислала. Твое фото и фото моего сына всегда лежат под стеклом на моем столе. Когда меня спрашивают, кто это, я отвечаю, что это лучшие дети нашей страны».

273

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Вернуться наверх